Можно не сомневаться в том, что режиссер Леонид Хейфец, который поставил роман-фантазию Бернарда Шоу "Пигмалион" в Московском театре им. В. Маяковского, внимательнейшим образом прочитал предисловие, написанное автором, равно как и послесловие, названное продолжением истории о профессоре Хиггинсе и Элизе Дулитл.
Уверен, что он заставил проделать то же самое всех участников этого спектакля от самых маститых до самых юных. Словом, артисты, равно как и художник спектакля В. Арефьев вместе с композитором В. Негруца, безусловно, знакомы с рассуждениями Бернарда Шоу о знаменитом профессоре фонетики Генри Суите, который обладал невероятным талантом различать не только диалекты, но и говоры английского языка, обладая при этом несносным характером, презирая всех и все, что не касалось его профессии.
И. Костолевский (Генри Хиггинс)должен был не раз перечитывать в высшей степени примечательное заключение автора о том, что "Пигмалион-Хиггинс не есть портрет Суита, вся история с Элизой Дулитл для Суита была бы невозможна. Но, как вы увидите, в Хиггинсе присутствуют черты Суита. Обладай тот телосложением и темпераментом Хиггинса, он сумел бы поджечь Темзу". Совсем простая задача для актера сыграть профессора фонетики, способного поджечь Темзу! Даже если в словах Шоу и присутствует ирония, то все равно надо стараться не выглядеть цирковым фокусником, исторгающим из глотки, пропитанной маслом, пары воспламеняющегося авиационного керосина. Надо сказать, что И. Костолевский проявляет в этой роли весьма брутальный темперамент и несносный характер, разрушающий легенду о его врожденной интеллигентности. Готов ли он поджечь Москву-реку? Уверен, что готов. В этом не сомневается никто из окружающих, и прежде всего его матушка, которую Ольга Прокофьева играет с комедийным изяществом.
В 1964 году режиссер Джордж Кьюкор, наплевав на все разглагольствования Бернарда Шоу о том, что любовный союз профессора Хиггинса и Элизы Дулитл выглядел бы невыносимым, вместе с блистательным композитором Фредериком Лоу поженил героев Рекса Харрисона и Одри Хепберн к вящему удовольствию сотен миллионов зрителей.
В Театре им. В. Маяковского все по-другому. Как известно, в своем послесловии к пьесе автор долго и подробно объяснял, почему Элиза, испытывая признание и даже женский интерес к Хиггинсу, все-таки выйдет замуж за нищего аристократа Фредди Хилла, и в конце концов они обретут достаток благодаря полковнику Пикерингу и своему экомагазину, где вместе с цветами будут продавать еще и овощи. И в силу того, что Леонид Хейфец при всей своей решительности всегда внимательно относится к авторскому замыслу, он выбрал достаточно сложный путь развития спектакля, не желая играть со зрителем в поддавки.
"Совсем простая задача для актера сыграть профессора фонетики, способного поджечь Темзу!"
Путь правильный, так как в отношениях профессора Хиггинса с Элизой, как они написаны Шоу, можно угадать автобиографические чудачества автора "Пигмалиона". К моменту написания романа-фантазии в 1912 году Шоу уже четырнадцать лет состоял в браке с Шарлоттой Пейн-Таузенд, которая работала у него литературным секретарем, женщиной много моложе и много богаче его. Они прожили вместе 45 лет, и после своей смерти в 1950 году Б. Шоу завещал смешать свой прах с прахом своей жены. Но, похоже, между ними никогда не было физической близости - об этом они договорились, заключая брак. Своему биографу Хескету Пирсону Шоу сказал однажды, что половой акт представляется ему занятием чудовищным и низким и он не в силах понять, как могут уважающие себя мужчина и женщина лицезреть друг друга после совместно проведенной ночи. Как после этого играть Хиггинса? Человека, способного поджечь Темзу и воздерживающегося от полового акта с Элизой Дулитл? Причем с такой изысканно манкой Элизой, какой ее представляет Наталья Палагушкина! Преобразившей свою уличную цветочницу, болтающую на "русском кокни" в первом акте и блистающую изысканностью не только речи, но и чувств во втором.
Л. Хейфец деликатен в главном, сохраняя подводные приводы и пружины пьесы, именно поэтому его спектакль, где сложен первоклассный ансамбль солистов, рождает множество ассоциаций. Но для того, чтобы обнаружить смысл, он решительно сокращает пятиактный драматический роман, не мучая зрителей подробностями и перипетиями обучения уличной цветочницы правильной речи и хорошим манерам.
А смысл этот важен и актуален сегодня, как, впрочем, и столетие назад. И имеет множество рефлексий и в реальной истории, и в художественном творчестве ХХ века. В отличие от античного Пигмалиона, который сотворил свою Галатею из слоновой кости, из неживого материала, Хиггинс создает новую Галатею Элизу из реальной плоти и крови, из девушки, обладающей душой и сердцем. Он повторяет трагическую ошибку революционеров-утопистов, мечтающих о создании нового человека с помощью образования и воспитания. И как бы ни были они уверены в правильности выбранного ими пути, у их творений собственная судьба, как правило, не совпадающая с замыслами творцов. Сопротивление человеческого материала один из самых сложных предметов в истории мироздания. Как бы ни казалось многим многомудрым мужам, что человек по природе слаб и боязлив и из него можно вылепить все, что угодно.
"Хиггинс повторяет ошибку революционеров, мечтающих о создании нового человека."
Культурная эволюция, а тем более культурная революция, очеловечивает человека, укрепляет его волю к самостоятельной жизни, проявляет его неповторимую индивидуальность. Готово ли общество принять этого нового человека, у которого появляются повышенные требования к привычному бытию? Тут даже у профессора Хиггинса, полагаю, нет никакого определенного ответа.
